"Мне надо обсудить это с Дашкой. Да. Вообще-то, она у меня живет". Выглядываю из коридора. "В чём, собственно, дело?" Плюшка зовет его пить. "На здоровье", - говорю. - Я сегодня весь день думала: вот бы ты куда-то ушёл. И вот - уходишь. Всё отлично". Во мне кипят злоба, обида и ревность. Собираю вещи. Все-все. Оставляю два геля для душа, шампунь, подаренный мамой, дезодорант, резинку для волос. Выкидываю бритву и одну зубную щетку, вторую беру с собой. М крутится вокруг меня юлой, жужжит жужелицей и всё никак не расплачется, почему-то, хотя всегда плачет, когда я начинаю собирать вещи. "Ещё рано. Могли бы выйти вместе". "В самый раз". "Тебе с вещами помочь?" "Справлюсь". Хотя ни черта не справлюсь, конечно. Я нажила тут три сумки и две мягких игрушки.

Прощаюсь с квартирой. Выхожу на балкон, долго стою, М подходит сзади, "к коту хоть будешь приходить? он соскучится", "я не с тобой прощаюсь", "я заметил". Говорю "спасибо" мангалу, стульям, зеркалам на кухне, дивану, своему же монитору (который отдала), раковине, душу, всему, что было со мной с первого января. В горле нет кома, даже не грустно. Пора домой, на Тухачевку, пора.

М выходит первый, выносить мусор. У него Космос (метровый пес), рюкзак, забитый до отказа, и сумка с виски и самбукой. Говорит со знакомыми парнями около баков. У меня на спине капюшон от толстовки, на голове шляпа, на лице дежурная улыбка. Через плечо коричневая сумка с вещами, в одной руке Юппи (медведь-сплюшка), в другой бумажный пакет из Зары. Парни сразу же прощаются. Мы идём и молчим. Идти восемь минут. Уже около подъезда он выдает что-то до обидного глупое, будто мы уже чужие люди, и расстаемся. Хочешь, говорю, расстанемся. Мотает головой. Не хочет. Ещё бы.

Бу объясняю: отец затеял ремонт, мне лучше там бывать реже, а то будут неприятности. Бу понимает. Ставлю все сумки, слышу очередную угрозу насчёт выбросить Космоса, провожаю М до остановки. Мы болтаем, будто едва знакомые, но сильно симпатизирующие друг другу люди. Я даже вспоминаю, за что его люблю. 35, 35, 59! "Веселись". Я возвращаюсь домой, не оглядываясь.

- Ты поставила будильники?
- Да. На семь, семь десять, восемь тридцать и девять сорок.

Потому что мы безответственные реалисты.

С тех пор, как я живу с М, у нас любовный треугольник: я, он и wi-fi.

М один из тех, кто четвертого апреля слушает 4ре апреля. Я стараюсь не вслушиваться в слова и вспомнить, что лет пять назад Оригами и Jane Air не обошли меня стороной. А вот М всё ещё состоит в группе "Верните мой 2007" и это навряд ли лечится. Я смирилась как-то. Он один из тех, чьи страницы вк вызывают у меня желание не заговаривать с человеком и вообще бежать подальше. Как я могу с этим человеком, можно сказать, жить, остается загадкой.

Отвлекается от компьютера: "Развлекаешься?" "На тебя жалуюсь". "Что парень - эмо?" Смеется. Читает начало поста. "Ну ничего, в армии из тебя это выбьют". Думает о чем-то, смеется. "Отдельный эмо-батальон ВДВ. Мы зальем наших врагов слезами с неба". Улыбаясь. "А с челкой прицеливаться удобнее! Она же один глаз закрывает. А ещё нас в темноте не видно, черные волосы закрывают светлое лицо. И пытки не страшны: мы любим боль, когда нас режут там". Смотрю снисходительно: если из нас двоих кто-то и любит боль, то это я. "И не страшно, если девушка из армии не дождется - это же несчастная любовь, это круто". Улизнул на кухню, относить поднос с завтраком, который, кстати, был безумно вкусным. Мой смешной Эм.

- Ты просто не умеешь ждать.
- Рисково это говорить девушке, которая провожает тебя в армию, не правда ли?

Меня так и не отпускает с моего абсолютного спокойствия.

Вчера дрожала в полудреме, М передалось моё состояние. Встал, включил свет в комнате, на кухне, попросил включить свет в коридоре и ванной, а мне спокойно, я уже спать готова, с маленьким оранжевым светом. Сел на полу в прихожей, его трясет просто, я не знаю, что делать. Понимаю, что мне лучше не смотреть ему в глаза, моё сонное равнодушие и огромные черные зрачки кого угодно напугают. Затащила его в постель, выключил везде свет и лег. Попросил снова включить верхний. А моих страхов нет. Всё, что скопом являлось, едва я закрывала глаза, оно исчезло, непонятно, как и куда. М перетянул? Нет. Не может быть, он тут 14 лет живет, у него своя дружба с темнотой темной комнаты. У М приступ паники: задыхается, на глазах слезы. Я даю бутылку воды, пьет, его отпускает. Обнимаю крепко-крепко. Просит не смотреть ему в глаза, я была права. Рассказываю кусочек нашего знакомства, говорю, можешь меня о чем-то спросить. Он пытается смеяться: "Чтобы я понял, что это точно ты?" "Да. Меня брат приучил. Надо спрашивать человека о том, что знаете только вы вдвоем. Главное, это вспомнить". Я улыбаюсь. М всё ещё дрожит. Обнимает меня сзади и спрашивает: "Когда были 99 999 минут?" "99 999?" - переспрашиваю я. "Нет, 9 999". "Чёрт, сейчас буду считать". "Через неделю". Потом я вспомню всю нашу первую неделю в подробностях, с событиями, мыслями и эмоциями. Это то, что не попало ни в один тлог и пусть останется только нашим, пока. М становится теплее. "Я всё равно тебя не чувствую". "Давай переспим?" Время что-то около пяти. Я сплю просто на ходу. "Хорошо". Для любимого мальчика что только не сделаешь, тем более, сама предложила, уже дважды. Счастливый, окончательно успокаивается. "Я, конечно, засранец, но давай спать?" "Хорошо". Не помню, как провалилась в сон. Отчетливо помню каждый раз, когда М сжимал меня сильнее. Не помню снов. Только тревогу и воду. Чёрт.

Я проснулась от громкого кухонного разговора. М разговаривал с потенциальным продавцом нужного телефона. Сейчас уехал на встречу. Мы полежали вместе совсем чуть-чуть. Обещал, что вернется и устоит доброе утро. Через полтора, максимум два, часа. И попросил никуда не уходить.

Моё спокойствие меня не отпускает.

Иногда я начинаю ненавидеть свой телефон. Но не об этом.

М после кофе успокаивал меня на месте, в лифте, в фойе, по дороге к метро и на станции. Я рыдала упоительно, со всхлипами, заходясь, отдаваясь процессу полностью. Пострадали три платка и толстовка М. В вагоне пришла в себя. Решили поехать в Чайхону за кальяном, в итоге просидели там два часа, если не больше. Ни в чём себе не отказывая. Это потрясающее чувство, жаль, пару раз в год. Поскольку День Варенья у меня будет скромным, я разгулялась сейчас. Девушку-официанта звали Муна и она, скорее всего, лучшая в этом заведении. Нам было не с чем сравнить (соседний столик обслуживала неулыбчивая девица, это всё), но в книге жалоб о Муне писали трижды за месяц, просили премировать. М сказал, один из лучших кальянов в его жизни. Льстит. Но приятно. Мы сроднились ещё сильнее. Наконец-то разговоры без поцелуев-переходящих и сигарет. С кальяна меня, кстати, унесло сразу же, последний я курила ещё в июле, до ухода из компании. Авакадо и клубника под соусом из киви - это очень вкусно.

Шатались по ТЦ. Говорили о жизни после армии. Как после смерти звучит, чесслово. Хочешь, верь, хочешь, нет. Мы верим. Я хочу получить два образования. Журналиста - вышку, и педагога - среднее специальное. Будет сложно, ну ничего.

Голова болит слишком сильно. Чёрт.

Легли в половину шестого, проспали до четырех. Валялись до восьми. У нас всё настолько в порядке, что М умудрился перевернуть тарелку с остатками борща на джинсы. Ушёл в магазин за сладким и покурить, а я стараюсь писать без сарказма, сидя под своим голубым икеевским шаром. Мы либо разбежимся ещё до армии, либо это навсегда очень надолго. Не хочу об этом. Много говорю, ещё больше думаю и понимаю.

Дело в том, что в отношениях мне нужен весь эмоциональный спектр, то есть в том числе и боль, и обиды, и страх. Всё то жуткое, от чего бегут. Это ненормально. Есть часть меня, которая циник, мизантроп, нигелист, фаталист и скептик. Может, ещё что-нибудь в этом духе. Максимализм периодически проявляется во всей моей натуре, хотя был выбит несколько лет назад просмотром "Сталкера". Так вот, мне надо найти мазохиста, которому это всё тоже доставляло бы, и жить с ним счастливо. Но я встретила М. И сразу же очень полюбила. А теперь ума не приложу, как же себя вести. Времени на раздумья - до его отъезда. Дальше - ждать. Хотя я твердо намерена найти новых друзей. Патологическая честность не позволит мне недоговаривать, не говоря уже о чем-то, что можно счеть изменой. Вроде, если любишь, не должно быть сомнений ни в чём, но я слишком часто делаю ему больно. Это первые отношения, когда я не пытаюсь постоянно сбежать.

Чертов телефон никогда не дает дописать до конца. М возвращается, надо одеться и спускаться.